1. Passivum

Листвой засыпаны ступени...

Луг потускнелый гладко скошен...

Бескрайним ветром в бездну вброшен,

День отлетел, как лист осенний.

Итак, лишь нитью, тонким стеблем,

Он к жизни был легко прицеплен!

В моей душе огонь затеплен,

Неугасим и неколеблем.

27 мая 1907, Лидино

 

2. ♣ ♣ ♣

С грохотом летели мимо тихих станций

Поезда, наполненные толпами людей,

И мелькали смутно лица, ружья, ранцы,

Жестяные чайники, попоны лошадей.

<1915>

 

3. «Весной».

В грохоте улицы, в яростном вопле вагонов,

В скрежете конских, отточенных остро подков,

Сердце закружено, словно челнок Арионов,

Сердце недвижно, как месяц среди облаков.

Возле стены попрошайка лепечет неясно,

Гулкие льдины по трубам срываются с крыш…

Как шаровидная молния, сердце опасно –

И осторожно, и зорко, и тихо, как мышь.

<1916>

 

4.• • •.

В заботах каждого дня

Живу,- а душа под спудом

Каким-то пламенным чудом

Живёт помимо меня.

 

И часто, спеша к трамваю

Иль над книгой лицо склоня,

Вдруг слышу ропот огня –

И глаза закрываю.

14 дек. 1916 – 7 янв. 1917

 

5.«Сны».

Так! Наконец-то мы в своих владеньях!

Одежду – на пол, тело – на кровать.

Ступай, душа, в безбрежных сновиденьях

             Томится и страдать! [...]

17 дек. 1917

 

6.«Путём зерна»

Проходит сеятель по ровным бороздам

Отец его и дед по тем же шли путям.

 

Сверкает золотом в его руке зерно,

Но в землю чёрную оно упасть должно.

 

И там, где червь слепой прокладывает ход,

Оно в заветный срок умрёт и прорастет.

 

Так и душа моя идет путём зерна:

Сойдя во мрак, умрет – и оживет она.

 

И ты, моя страна, и ты, её народ,

Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, -

 

Затем, что мудрость нам единая дана:

Всему живущему идти путем зерна.

23 декабря 1917

 

7.***

Пейте горе полным стаканчиком!

Под кладбище (всю) землю размерьте!..

Надо быть китайским болванчиком,

Чтоб теперь говорить – не о смерти.

 

Там, на севере, дозрела смородина,

Там июльские блещут грозы…

Ах, от глупого слова «родина»

На глаза навернулись слёзы.

<1917-1918>

 

8. «ИЩИ МЕНЯ»

Ищи меня в сквозном весеннем свете.

Я весь – как взмах неощутимых крыл,

Я звук, я вздох, я зайчик на паркете,

Я легче зайчика: он – вот, он есть, я был.

 

Но, вечный друг, меж нами нет разлуки!

Услышь, я здесь. Касаются меня

Твои живые, трепетные руки,

Простертые в текучий пламень дня.

 

Помедли так. Закрой, как бы случайно,

Глаза. Еще одно усилье для меня –

И на концах дрожащих пальцев, тайно,

Быть может, вспыхну кисточкой огня.

20 дек. 1917 – 3 янв. 1918.

 

9.***

Я гостей не зову и не жду –

Но высокие свечи зажёг

И в окошко смотрю на восток,

Поджидая большую звезду.

 

Я высокие свечи зажег,

На солому поставил еду,

И кутью, и питье на меду, -

И хмелею, и пью, одинок.

 

На солому, поставив еду,

Коротаю я свой вечерок,

Отбывая положенный срок

В этом ясном и тихом аду.

6 янв. 1918.

 

10.«ПРИЗРАКИ»

Слышу и вижу вас

В вагонах трамвая, в театрах, конторах,

И дома, в мой вдохновенный час,

При сдвинутых шторах.

Вы замешались в толпу, вы снуете у фонарей,

Там, где газетчик вопит о новых бедах России.

22 марта 1918.

 

11.«ПО БУЛЬВАРАМ».

В темноте, задыхаясь под шубой, иду,

Как больная рыба по дну морскому.

Трамвай зашипел и бросил звезду

В черное зеркало оттепели.

 

Раскрываю запёкшийся рот,

Жадно ловлю отсыревший воздух, -

А за мной от самых Никитских ворот

Увязался маленький призрак девочки.

25 марта – 17 апреля 1918.

 

12.«Про себя»: 1

Нет, есть во мне прекрасное, но стыдно

Его назвать перед самим собой,

Перед людьми ж – подавно: с их обидной

Душа не примирится похвалой.

 

И вот – живу, чудесный образ мой

Скрыв под личиной низкой и ехидной…

Взгляни, мой друг: по травке золотой

Ползет паук с отметкой крестовидной.

 

Пред ним ребенок спрячется за мать,

И ты сама спешишь его согнать

Рукой брезгливой с шейки розоватой.

 

И он бежит от гнева твоего,

Стыдясь себя, не ведая того,

Что значит знак его спины мохнатой.

30 ноября 1918.

 

13.***

Мы вышли к морю. Ветер к суше

Летит, гремучий и тугой,

Дыхание перехватил – и в уши

Ворвался шумною струей.

 

Ты смущена. Тебя пугает

Валов и звезд органный хор,

И сердце верить не дерзает

В сей потрясающий простор

 

И в страхе, под пустым предлогом,

Меня ты увлекаешь прочь…

Увы, я в каждый миг пред Богом –

Как ты пред морем в эту ночь.

Апрель 1916 – 22 июня 1919.

 

14. «Листик»

Прохожий мальчик положил

Мне листик на окно.

Как много прожилок и жил,

Как сложно сплетено!

 

Как семя мучится в земле,

Пока не даст росток,

Как трудно движется в стебле

Тягучий, клейкий сок.

 

Не так ли должен я поднять

Весь груз страстей, тревог,

И слёз, и счастья – чтоб узнать

Простое слово – Бог?

6июля 1919.

 

15.* * *

В городе ночью

Тишина слагается

Из собачьего лая,

Запаха мокрых листьев

И далекого лязга товарных вагонов.

Поздно. Моя дочурка спит,

Положив головку на скатерть

Возле остывшего самовара.

Бедная девочка! У нее нет матери.

Пора бы взять ее на руки

И отнести в постель,

Но я не двигаюсь,

Даже не курю,

Чтобы не испортить тишину, —

А еще потому,

Что я стихотворец.

Это значит, что в сущности

У меня нет ни самовара, ни дочери,

Есть только большое недоумение,

Которое называется: «мир».

И мир отнимает у меня всё время.

7 сентября 1919

 

16. «Душа»

Душа моя – как полная луна:

Холодная и ясная она.

На высоте горит себе, горит –

И слёз моих она не осушит;

 

И от беды моей не больно ей,

И ей невнятен стон моих страстей

А сколько здесь мне довелось страдать

Душе сияющей не стоит знать.

4января 1921.

 

17. ***

Пускай минувшего не жаль,

Пускай грядущего не надо –

Смотрю с язвительной отрадой

Времен в приближенную даль.

Всем равный жребий, вровень хлеба

Отмерит справедливый век.

А все-таки порой на небо

Посмотрит смирный человек, -

И одиночество взыграет,

И душу гордость окрылит:

Он неравенство оценит

И дерзновенья пожелает…

Так нынче травка прорастает

Сквозь трещины могильных плит.

Лето 1920, 22 апреля 1921.

 

18.***

Люблю людей, люблю природу,

Но не люблю ходить гулять,

И твердо знаю, что народу

Моих творений не понять.

 

Довольный малым, созерцаю,

То, что дает нещедрый рок:

Вяз, прислонившийся к сараю,

Покрытый лесом бугорок…

 

Ни грубой славы, ни гонений

От современников не жду,

Но сам стригу кусты сирени

Вокруг террасы и в саду.

15-16 июня 1921.

 

19. «Из дневника»

Мне каждый звук терзает слух,

И каждый луч глазам несносен.

Прорезываться начал дух,

Как зуб из-под припухших десен.

 

Прорежется – и сбросит прочь

Изношенную оболочку.

Тясячеокий – канет в ночь,

Не в эту серенькую ночку.

 

А я останусь тут лежать –

Банкир, заколотый апашем, -

Руками рану зажимать,

Кричать и биться в мире вашем.

18июня 1921.

 

20. ****

На тускнеющие шпили,

На верхи автомобилей,

На железо старых стрех

Налипает первый снег.

 

Много раз я это видел,

А потом возненавидел,

Но сегодня тот же вид

Новым чем-то веселит.

 

Это сам я в год минувший,

В Божьи бездны соскользнувший,

Пересоздал навсегда

Мир, державшийся года.

 

И вот в этом мире новом,

Напряженном и суровом,

Нынче выпал первый снег…

Не такой он, как у всех.

24октября 1921.

 

21. ***

Не люблю стихов, которые

На мои стихи похожи.

Все молитвы, все укоры я

Сам на суд представлю Божий.

 

Сам и казнь приму.

                                     Вы ельника

На пути мне не стелите,

Но присевшего бездельника

С черных дрог моих гоните…

13дек. 1921.

 

22. «Баллада»

Сижу, освещаемый сверху,

Я в комнате круглой моей.

Смотрю в штукатурное небо

На солнце в шестнадцать свечей.

 

Кругом – освещенные тоже,

И стулья, и стол, и кровать.

Сижу – и в смущенье не знаю,

Куда бы мне руки девать.

 

Морозные белые пальмы

На стеклах беззвучно цветут.

Часы с металлическим шумом

В жилетном кармане идут.

 

О, косная, нищая скудость

Безвыходной жизни моей!

Кому мне поведать, как жалко

Себя и всех этих вещей?

 

И я начинаю качаться,

Колени обнявши свои,

И вдруг начинаю стихами

С собой говорить в забытьи.

 

Бессвязные, страстные речи!

Нельзя в них понять ничего.

Но звуки правдивее смысла,

И слово сильнее всего.

 

И музыка, музыка, музыка

Вплетается в пенье мое,

И узкое, узкое, узкое,

Пронзает меня лезвиё.

 

Я сам над собой вырастая,

Над мертвым встаю бытием.

Стопами в подземное пламя

В текучие звезды челом.

 

И вижу большими глазами –

Глазами, быть может, змеи, –

Как пению дикому внемлют

Несчастные вещи мои.

 

И в плавный, вращательный танец,

Вся комната мерно идет,

И кто-то тяжелую лиру

Мне в руки сквозь ветер дает.

 

И нет штукатурного неба

И солнца в шестнадцать свечей:

На гладкие черные скалы

Стопы опирает – Орфей.

9-22 декабря 1921г.